Бездна. Первые после бога - Страница 59

Володя глотнул.

– Слушай, а там, у мины, страшно было?

Володя задумался.

– Некогда бояться было – боялся не успеть. А ежели бы грохнуло, то и я, и лодка накрылись бы. Мина здоровая, круглая, в какой-то тине.

– Я бы сдрейфил. На воздухе – куда ни шло, а под водой…

Глава 8. Торпедная атака

Лодка шла надводным ходом уже третий час, когда справа показался дым. Первым его, как и было положено, засек сигнальщик. Он сразу доложил командиру. Все присутствующие на палубе подводники, дышавшие свежим воздухом, слышавшие доклад сигнальщика, сразу повернулись вправо.

Дым был так себе – даже дымок, прозрачно-серый. Такой бывает, когда горит дерево.

Командир приказал рулевому держать курс на дым. Раз есть дым, стало быть, горит судно.

Через четверть часа они подошли к догоравшему торпедному катеру серии «Г». За его остатки цеплялись двое катерников.

Лодка подошла вплотную, людей пересадили на палубу. Они были еле живы от переохлаждения. Их тут же спустили вниз, в лодку, напоили горячим чаем на камбузе, растерли спиртом и переодели в сухое. Когда спасенные, отогревшись, смогли говорить, они поведали, что их потопил немецкий истребитель.

– И откуда только взялся? Налетел сзади – др-р-р! И точно ведь, с одного захода двигатель повредил, а вторым заходом – по рубке. Мы даже очередь из пулемета дать не успели. Двое нас только и осталось. Думаем – все, конец. А тут лодка показалась, только сигнал подать нечем. Да и боязно – вдруг немецкая.

– Повезло вам, что в живых остались – вода-то ледяная.

– Теперь, считай, повезло, как второй день рождения.

– Вы, пока в воде болтались, мин не видали?

– Нет. Да нам они и ни к чему. Кораблик наш деревянный был, и осадка маленькая. Под нами ни одна мина сработать не должна.

– Отогревайтесь в камбузе.

– Тесно тут у вас, иллюминаторов нет – как в гробу железном.

– Насчет гроба поосторожнее, выбирайте выражения, – обиделся боцман. Он давно служил на лодке – с той поры как она пришла на Север, и за субмарину радел.

Дальнейший поход проходил спокойно, и через шесть часов лодка уже входила в базу.

В бухте лодка отсалютовала холостым выстрелом из пушки. Традиция появилась неизвестно откуда и когда, но при возвращении в базу лодка делала столько холостых выстрелов, сколько кораблей потопила. По еще одной традиции подводную лодку, одержавшую победу, встречали жареным поросенком.

Конечно, по военному времени не было ни речей, ни оркестра, но экипажу было приятно и лестно. Не только «щуки», «ленинцы» или «эски» выходили победителями из смертельных схваток – их «малютка» тоже внесла свой вклад в победу.

А дальше – по заведенному сценарию. Загружали торпеды в трубы торпедных аппаратов, доливали топливо, брали на борт продукты и пресную воду.

Командир сдержал свое слово – он подал рапорт, и Владимиру присвоили звание «старший матрос».

Ему было и радостно, и горько. Он, лейтенант Российского флота, получил звание старшего матроса. Радоваться или огорчаться?

Торпедист Саша с завистью поглядывал на нашивки.

– Вот я на лодке больше тебя служу, опытнее тебя, а звания не заработал.

– Кто тебе не давал шлюзоваться в водолазном костюме, когда лодка минреп зацепила? – отбрил его Володя.

– А лучше бы медаль получить, – не унимался Саша. – Представь, я два года на подлодках плаваю. Закончится война, приду домой, и меня спросят – как воевал, мол? Почему орденов-медалей на груди не видно? И что я скажу? На берегу отсиживался?

– Да, у подводников с этим туго. А по сути, сидеть в подлодке, зацепившись за минреп, – риск не меньший, чем подняться из окопа в атаку с автоматом в руках.

– Я автомат только издалека видел. Мое оружие вот! – Саша похлопал рукой по торпедному аппарату. – Только ведь всем в селе не объяснишь!

– На лодке либо все герои, либо все гибнут. И радость и беда на всех одна. Дуракам объяснять не надо, а умный и сам все поймет.

– Ладно, это сейчас, после войны поймут, хотя обидно. А пройдет десять, двадцать лет, вырастут те, кому сейчас пять, сопляки еще. Вот они и спросят: «Как же ты воевал, дядя Саша, если у тебя нет ни одной медали? В тылу отъедался?!»

– Саш, ты знаешь, на миру и смерть красна. После войны вернется много настоящих героев, тех, кто подвиг совершил. А еще больше будет тех, кто подвиг совершил, но в землю сырую лег. И никто этого не видел, а родня не узнает, где он погиб и похоронен ли вообще. В архивах и военкоматах они будут числиться без вести пропавшими – это страшнее, чем без медали прийти. Без вести пропавший – это всегда подозрение, лежащее на семье и родне. А не перебежал ли линию фронта, не сдался ли немцам?

– Я как-то об этом не подумал, – растерялся Саша.

– Тогда живи и радуйся. А медаль – она хороша, когда есть, но и без нее жить можно. У меня тоже нет, и что теперь? Плакаться командиру? Ты мужчина, Саша! Оценит Родина твой ратный труд – хорошо, спасибо ей. А не оценит – стало быть, так тому и быть. Ты на фронт воевать с немцами разве ради медали пошел?

– Нет, ты что, как ты мог подумать!

– А сейчас канючишь, как будто от меня зависит, дадут тебе медаль или нет.

– Ты меня не так понял, извини.

Вот вроде мелочь – звание старшего матроса, равное в армии званию ефрейтора, а какие чувства всколыхнуло оно в душе у торпедиста. Для Володи это звание – первая ступенька во флотской иерархии – вообще достижением не было.

Некоторое время спустя лодка вышла в новый боевой поход. На этот раз они направились в район Варангер-фьорда.